М. Ганапольский: Удивительная история сложилась вокруг писательницы Светланы Алексиевич. Все утверждают, что против нее ведется травля. Хочу напомнить, что вообще-то о травле можно было говорить только в советские времена, когда официальная пропаганда, к примеру, в случае с Пастернаком с публикацией «Живаго» устроила жесткий прессинг в прессе.

Ну и в Союзе писателей, например, соответствующе. Это же было как с Зощенко в той или иной степени, с Ахматовой, — да с кем это не было в советские времена? Травля – это когда у тебя нет альтернативы наезду властей, когда ты не можешь устроиться на работу, кроме как дворником или в литчасть какого-то захудалого театра, это когда ты скрываешься на даче, если она у тебя есть и не показываешься людям, потому что люди вокруг тебя, намочив штаны от испуга и начитавшись газет, где написано, какой ты враг страны, не протягивают руки меченому властью человеку.

Разве случай с Алексиевич таков? Да нет. Конечно же. Как любой человек из России, получивший высшую награду, и не обязательно в литературе, он окажется в области ненависти – всеобщей ненависти. Коллеги писателя скажут, что «произведеньице-то лауреата фиговое», а получил он премию «по политике». Власть высокомерно промолчит, потому что Нобелевская премия это не наша родная премия портянки и ваксы, это чмошники-американцы все протолкнули, чтобы показать, что в России все плохо.

Но главное – это щедрая ненависть от простого народца, который, колупая в носу, ничего не написав, сидит в интернете, чтобы покрыть кого-то дерьмом. Цели у этого дерьма нет.

Это не по заказу Путина. Это от щедрого злобного, завистливого сердца. Под каким-нибудь очередным собачьим ником типа «Гав-гав-1952», ничтожество изливает злобу на талант, реализуя свои жалкие комплексы. Не прочитав ни одной книги Алексиевич, на нее льется дерьмо.

Но тут меня удивляет сама Алексиевич. Она, по-моему, как-то не понимает до сих пор, что получила высшую награду по литературе. Она как-то реагирует на все эти потоки ненависти, что-то пытается высказать в ответ, лишь питая этих троллей своей кровью для новых нападок. Более того, в каких-то фразах она даже оправдывается. Она не понимает, что, что бы она ни сказала, ей не простят Нобелевской премии никогда — до последнего ее дня. Что бы она ни написала, что бы она ни сказала – для злобствующих все будет не так. Каждый ее новый роман – дай Бог, чтобы их было больше, — будет растоптан завистниками, которые считают, что сами бы написали лучше, да вот времени нет – надо застарелый геморрой лечить.

Лауреат Нобелевской премии Алексиевич, как мне кажется, не понимает, что теперь на жизнь у нее будет уходить в два раза больше сил. Одна часть будет идти на литературу, а другая – на борьбу с этой злобой. Но что поделать, такова жизнь лауреата Нобелевской премии.